Солнечный круг  - Марина и Сергей Дяченко

– Ты тоже хочешь быть всем на свете… в одном флаконе? – спросила она нарочито цинично.

– Нет… Я завидую ему, потому что он, отправляясь в дорогу, верил.

– В великанов?

– В благородство, Альдонса. И в свое высокое предназначение. Он шел на подвиги, а я… иду на унижение.

Стало тихо. Беззвучно смеялся с портрета Рыцарь Печального Образа.

– Альдонса?

– Что ты хочешь, чтобы я сказала тебе?

– Альдонса… Я себя чувствую ужасно старым. Выжившим из времени. Раньше людям хотелось счастья. Теперь им хочется удовольствий, комфорта… приятности. Во времена Дон-Кихота, – Алонсо кивнул на портрет, – над рыцарством уже смеялись. Но сейчас… сейчас стократ хуже, Альдонса. Я отправляюсь в дорогу. Нет, я выхожу на манеж… в маске клоуна. Черт, черт… Ты ведь знаешь, я не боюсь смерти. Я боюсь унижения. Которое обязательно будет. Потому что это путь Дон-Кихота, иначе нельзя… Извини, что я тебе все это говорю. Но с кем-то же я должен поговорить перед отходом?

Альдонса молчала.

– Не молчи… Скажи что-нибудь.

– Что?

– Что хочешь.

Альдонса через силу улыбнулась:

– Как ты думаешь, если бы Рыцарь Печального Образа знал, на что идет и каким будет его путь на самом деле, – он оседлал бы Росинанта?

– Это ненужный вопрос, – сказал после паузы Алонсо.

Альдонса кивнула:

– Ты хочешь, чтобы я уговаривала тебя? Уговаривала ехать? После всего, что пережито, после того, как погиб твой отец?

Он покачал головой:

– Я хочу, чтобы ты меня… Уходя, я должен знать, что ты меня понимаешь.

Она подошла. Положила руки ему на плечи.

Но опять не сказала ничего.

* * *

Дом продолжал удивлять его, и Санчо нравилось удивляться. В одну и ту же комнату можно было идти долго, через переходы и коридоры, мимо ряда окон-бойниц, спускаясь и поднимаясь винтовыми лестницами, – и можно было попасть в одно мгновение, просто отодвинув неприметную портьеру. Дом, служивший жилищем многим поколениям Дон-Кихотов, не мог не перенять некоторой странности, сумасшедшинки; каждый новый хозяин что-то пристраивал и перестраивал, проламывал стены и замуровывал двери. Дом носил на себе следы этого хаотичного строительства – и вместе с тем на нем лежала печать бедности, ветхости, надвигающегося запустения.

Санчо изучал характер дома, понимая, что досконально понять его устройство не успеет; однако ему казалось, что если он поймет тайну жилища Кихано, то ему будет легче понять и самого сеньора Алонсо.

И дом сыграл с ним веселую шутку. Случайно свернув в незнакомый коридор, Санчо оказался в нише, отделенной от гостиной только пыльным бархатом; в гостиной стояла полутьма, и было так тихо, что Санчо вздрогнул, когда, выглянув из-за портьеры, увидел в кресле сеньора Алонсо неподвижную фигуру хозяина.

Алонсо не услышал и не заметил Санчо – не только потому, что тот старался передвигаться бесшумно, но главным образом из-за своей задумчивости. Несколько секунд Санчо размышлял, окликнуть хозяина или убраться подобру-поздорову, и уже открыл рот, чтобы попросить прощения за беспокойство, когда в коридоре послышались легкие шаги, и Санчо едва успел нырнуть за портьеру, как в дверях появилась Фелиса с огромной щеткой и ведром в руках.

Санчо сидел в душной, пахнущей нафталином темноте и почему-то не спешил уходить. В портьере нашлась сперва одна дырочка, маленькая, с бедным обзором, а потом и вторая – широченная прореха, неприличная даже, видно, моль в этом доме не теряла времени даром… Через эту прореху Санчо видел, что Алонсо никак не отреагировал на появление служанки. Как сидел, так и сидит, не отрывая взгляда.

– Простите, что потревожила, сеньор…

Никакой реакции.

– Я приберу здесь, сеньор?

– Что? Прибери…

Звякнула, падая, дужка ведра, застаралась-заскребла по полу жесткая щетка, засопела девушка. Юбка мешала ей – и вот, бесстыдно задрав подол, она заткнула его за пояс, скинула туфли, по мокрому полу ступают две сильные маленькие ноги, обнаженные почти до бедра…

Санчо затаил дыхание. Мокрый пол был как зеркало, девчонка специально топталась по мокрому… Или она невинна до идиотизма, но вряд ли, насколько Санчо успел узнать Фелису – вряд ли…

Алонсо вышел из своих раздумий. Оторвал глаза от портретов, глянул на служанку, жаль только, Санчо из своего тайника не мог разглядеть, КАК ИМЕННО глянул…

– Сеньор Алонсо, – Фелиса приблизилась к самому креслу. – Тут под кресло пробка закатилась от вина, позвольте, я достану…

– Что?

– Пробка от вина, – упрямо повторила Фелиса. – Я достану. Пробка. От вина.

– Пробка?

– От вина! – Теперь Фелиса невесть чему обрадовалась. – Вы сидите, сидите… Я так достану…

И, наклонившись, служанка полезла под кресло, и тонкая ткань юбчонки опасно натянулась на ее пышном задке.

На то и было рассчитано.

– Нашла? – глухо спросил Алонсо, и Санчо опять не мог понять, с каким выражением он смотрит на круглые Фелисины ягодицы.

– Вот. – Фелиса вынырнула наконец из-под кресла, и в руках у нее была действительно, кажется, пробка. – Вот… Пробка. От вина.

– От вина, – механически повторил Алонсо.

– Сеньор, – Фелиса продолжала стоять перед ним на коленях, – а хотите, я ее съем?

Алонсо молчал, и девчонка, морщась, попыталась откусить от пробки кусочек. Откусила! Жует!

– Перестань, – в голосе Алонсо обозначился испуг. – Брось немедленно! Ты что!

– Сеньор, – сказала Фелиса тихо, – вам правда будет жалко, если я умру?

– Что ты мелешь! – в раздражении бросил Алонсо.

– Нет… Сеньор, не делайте такого лица! Пожалуйста… не смотрите на меня так сурово! Если я виновата, накажите меня…

Теперь она говорила так тихо, что Санчо приходилось напрягать слух, чтобы различить слова между вздохами.

– Сеньор… накажите меня, но не уходите… вот так. Вы не можете… вот так уйти, не оставив… наследника. Не бросив семени в плодородную почву… а не на камень, сеньор Алонсо! Так нельзя! Так неправильно! Должен быть новый Дон-Кихот… Должно быть ваше продолжение в мире! Что же вы за мужчина, если не оставите сына! Это несправедливо… вам не простят ваши предки!

Тишина. Санчо видел теперь только широкую мужскую спину, маленькую ручку Фелисы, лежащую на колене сеньора Алонсо, розовую щеку с упавшими на нее локонами, блестящий и острый, как у птицы, глаз…

– Сеньор Алонсо, – всхлипнула Фелиса. – Верность даме сердца – нерушимая рыцарская… Но верность Дульсинее! А не сеньоре Альдонсе! Сеньор… я люблю вас так, что ради вас готова хоть ковриком под ногами. Вы скажете: «Фелиса, съешь эту пробку» – я съем… и буду улыбаться… Руку в камин, ногу в капкан…